Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус - Страница 27

— За что?

— Ну, я ведь известный ориенталист, мадам де Соза. А какой же ориенталист без маузера? Но продолжай оправдываться за свои вульгарные американизмы, дорогая.

— Оправдываться? Я должна оправдывать ожидания своей публики. Кстати, меня попросили — да просто умоляли — чтобы я поиграла тут на эстраде завтра вечером. Саксофон ржавеет. Ты не против, моя дорогая? Полезно для популярности твоего здешнего предприятия, и так далее.

Это никогда не кончится, поняла я. Они могут говорить о чем угодно без перерыва. О саксофонах, маузерах, американизмах…

В отчаянии покачала головой, бросила взгляд на комнату Тони и все-таки порадовалась. Он, кажется, и правда что-то делал. Слабенький стол у окна был — нет, вовсе не завален китайскими газетами. Они там лежали аккуратно сложенными пачками, одна побольше, другая поменьше, все связывавшие их коричневые шнурки были обращены в одну сторону — влево, я рядом еще были небольшого формата отельные бумажки с какими-то иероглифами. Явно написанными рукой Тони.

— Я тут сидела, как песик у граммофона, и заставляла его работать, — чуть сварливым голосом сказала Магда. — Он и работал. То есть шуршал бумагами и иногда издавал непристойные и омерзительные звуки. Типа «ши», «ча», «цзяо» и прочее.

— Не могу сказать, чтобы это была тяжелая работа — найти среди этого барахла хорошего поэта, как вы сказали, мадам де Соза. Здешние китайские стихописатели вызывают улыбку сожаления. Они стараются доказать друг другу, что хотя и живут на чужбине, но тоже могут сконструировать что-то похожее на труды классиков какого-нибудь восьмого или четырнадцатого века. И только. Они давно не были в Китае.

— А что, полковник, в Китае это сегодня не так?

— В Китае, мадам де Соза, происходит странная вещь. Страна в руинах, люди гибнут миллионами, но поэты… Понимаете, поэты просто никому не нужны. А раз так, их никто не учит и не воспитывает, им можно все. И не только поэтам — образованные пекинские и шанхайские барышни из хороших семей экспериментируют со свободной любовью, так что…

— Тони… Если ты будешь отвлекаться и дальше…

— А поэтов среди этого ужаса — тысячи. И хороших. Строго говоря, в Китае сейчас золотой век поэзии. Ведь университеты как-то работают, журналы выходят. Все это гроши, но поэты пишут не ради денег. А потом, сейчас многие каким-то путем пробираются в Европу, в Китай хлынули французские поэтические сборники, немецкие, какие угодно. Их переводят.

— Сборник Верлена у него в комнате, — вспомнила я.

— Не знаю, о чем вы, мадам де Соза, но — Верден и кто угодно еще. Хотя при господине Чан Кайши смертность среди поэтов чрезвычайно выросла, но это их, кажется, только еще больше раззадоривает.

— Причем тут твой Чан Кайши? Ближе к делу, — недовольно заметила Магда, которая почему-то еще в прошлый раз не одобрила странную ненависть Тони к этой личности.

— При чем? Ну, вот вам пример. Недавно, в феврале, этот длиннозубый приказал арестовать целую конференцию и всех участников убить — очередную группу из двадцати четырех молодых революционеров. А среди них — пять поэтов. Известных. Понимаете, дамы, половина литераторов Китая и вправду красные, особенно те, кто в Лиге левых писателей. Но ведь есть еще знаменитые общества — «Новолуние», «Современность». Эти-то никоим образом не красные. А в палаческом ведомстве у господина Чана разбираться с тонкостями никто не хочет. И вот эта компания сидит в лагерных бараках Лунхуа, лично Лу Синь пишет письма собратьям по перу — Ромену Ролану, Максу Горькому, Уильяму Эшендену… кто там еще есть. Писатели, соответственно, пишут, а эти, которые стреляют…

— И что же? — мрачно спросила я.

Тони навел на угол комнаты указательный палец, потом дернул им и прищелкнул языком.

— Или же их всех утопили, забыл. Там еще любят хоронить красных заживо. Кого интересуют такие частности. Да и вообще в последнее время там у них целая эпидемия — кто-то из поэтов покончил с собой, кто-то захотел полетать на аэроплане и упал… Вредное занятие — литература.

— Интересно, — сдержанно заметила я. — И, возможно, имеет отношение к делу. А может, и нет.

Левый поэт… и одновременно тайный агент? Нет, это как-то не получается. Хотя…

— Дорогой Тони, по крайней мере из этого грустного разговора вытекает нечто хорошее — ты читаешь, оказывается, стихи?

— Дорогой тигреночек, просто я начинаю день так, как положено цивилизованному человеку — открываю респектабельную газету. Ту, которая есть. Если ты в Китае, то на предпоследней странице такой газеты тебе от стихов просто некуда деться. Так же как от некрологов на очередного поэта. А вот у нас, в этих благословенных краях, под властью британских владык, никто поэтов не убивает. Поэтому и гениев не видно. Жалких имитаторов — сколько угодно. Да, так вот — они тут, в колониях, похоже, и представить не могут, что вытворяют их собратья с горькой родины. Как вам вот это…

И Тони издал несколько очень странных звуков, на китайскую речь похожие лишь отдаленно.

— Не надо, — сказала Магда. — Здесь дамы.

— Мой милый говорящий скворушка, дамам это слушать не возбраняется, даже китайским. Могу только сказать, что когда мне попался газетный листок с этими стихами, много лет назад… Много лет назад…

Тут Тони вдруг остановился и начал грызть ноготь цвета черепахового панциря.

— Мой дорогой, лучше читай стихи или пой песенку, только не издавай эти звуки!

— Да, да. Нет, я его видел все-таки в Китае, давно. Очень давно. А вот где именно?