Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус - Страница 85

Я вздохнула.

— Почему о тебе не сообщили сюда? Как ты потерялся?

— Потому что никто не знал, с кем я. До того, как я полностью ушел в одиночное плавание, ребята в Коломбо знали только одно: что курьер едет из Англии в Малайю. И там встретится с человеком из Сингапура. Какой курьер, мужчина или женщина — ни малейшей идеи. А уж что их двое…

В общем, гримом она владеет хорошо. Видимо, наши из Коломбо и правда не смогли меня опознать при выезде, несмотря на рост. Это все создавало неудобства, но не люблю рисковать — я трус.

— Да, — сказала я нежно, — я знаю.

Краем глаза я давно уже видела на галерее возникающие на минуту головы инспекторов или констеблей. С почтительного отдаления они рассматривали легендарного «капитана Энди» и его счастливую знакомую.

— С меня хватило твоего Пенанга на всю жизнь, — добавил Элистер; — Я хорошо там понял, что это такое, когда кто-то из своих не свой. А тут — Коломбо, где я никого из этих своих не знаю. Может быть, их там на Коминтерн работает человек десять. Дебби, вдобавок, заметила бы любую слежку издалека — для актрисы не догадаться, кто тут, в толпе, плохо играет свою роль, просто смешно.

— А здесь, в Малайе, у тебя был телефонный номер и имя…

— Я все же вырвался к аппарату в Коломбо, сделал звонок, сказал, как договаривались, одно слово — Куала-Лумпур. Получил имя главы специального отделения и номер. И если ты думаешь, что здесь, у вас, мне легко было по этому номеру звонить и слышать в ответ нечто невразумительное — его нет и неизвестно… Ты же понимаешь, что просто так звонить из их дома было нельзя. Для суб-инспектора полиции — никаких проблем проверить у девушки на станции такие вещи.

— Элистер, дорогой, а как же тогда ты все-таки звонил?

— Э, — сказал он знакомым тоном.

— Э — что?

— Я звонил из твоего дома, Амалия, когда ты уезжала. Умело скрываясь от твоих китайцев. Стоя у твоей постели, если ты не против.

Пауза. Какой-то малыш выбегает на полицейский паданг с воздушным змеем в руках и начинает сосредоточенно разбираться в бечевках.

— Кстати, Элистер, не ты ли раза два воровал бумагу с моего стола?

— Бумагу? Да ни в коем случае, — удивился он.

А я удовлетворенно кивнула своим мыслям.

— Правда, я один раз стащил сигарету, — вежливо сказал он.

Я посмотрела на него сбоку.

— Элистер, — сказала я наконец. — Я сейчас сделаю с тобой что-то страшное.

Полезла к себе в сумку и достала жестянку сигарет — не своих «Данхилл», а его «Плейере», о которых я помнила по тем нескольким дням один год и восемь месяцев назад. Чем-то же я должна была заниматься, пока он сидел в полиции.

А потом достала небольшой новенький кошелек с деньгами.

— Ты ведь этого мне никогда не простишь, правда? Я даю деньги на сигареты человеку, который… Элистер, а вдруг у тебя уже есть какой-нибудь орден?

И тут я увидела на его лице какое-то странное выражение. Ему хотелось что-то мне сказать.

— Что, мой дорогой?

— У меня есть медаль. И — если очень повезет — у меня будет что-то еще. Это близко, совсем близко.

— Что?

— За Кабул. Если получится — они будут называть меня «сэр Элистер». Ты тогда будешь «леди Амалия». Это все, что я тебе могу дать. Но это лучше, чем просто просить у тебя деньги на сигареты.

Своими здоровенными пальцами он подцепил крышку жестянки сбоку, она издала еле слышный вздох. Тут он обнаружил, что у меня следует просить еще и зажигалку, и стало как-то видно, что даже этого ему делать не хочется.

Я пыталась не улыбаться. Какой прекрасный голый, затоптанный газон. Какой милый мальчик бежит к нам со змеем, закинув голову и поднимая бежевую пыль.

— Дорогой Элистер, это что — предложение, наконец? То есть, извини, этого последнего слова я не произносила… Или мне следует подождать, когда твое звание рыцаря Британской империи все же утвердят?

Он молчал, делая вид, что зажигалка не работает.

— Элистер, аты представь себе: король Джордж только и делает, что болеет, и вот однажды он в очередной раз выйдет на лужайку у дворца, посмотрит на деревья и небо, и скажет: а что тут за бумага и кто там еще такой? Да ну его к черту, этого не известного мне Элистера Макларена, хватит с него еще одной медали. И что нам тогда делать?

— Очень просто, Амалия. Тогда можно в отставку. Хватит и того, что я уже сделал. Не стыдно.

— Леди Амалия. Которую все равно не будут пускать с первого раза в Селангор-клуб или в «Истерн энд Ориентл» у нас в Джорджтауне. Я-то так живу всю жизнь, и неплохо, но твоя жизнь кончится. Не рано ли?

— Знаешь, в Пенанге, те несколько дней с тобой я радовался, как мальчишка, которому случайно достался кусок торта. И просто его ел. Надо было оказаться в Кабуле, в той дрянной истории, чтобы понять: все, я теперь знаю, кто мне нужен. И я начал идти к этой цели шаг за шагом. А я очень упорный. Остался последний шаг, Амалия.

Я смотрела на него, наклоняя голову то вправо, то влево. Он, с его упорством, забыл только об одном — сообщить мне о своем хитроумном плане. И, самое смешное, он был абсолютно прав.

— Что ты смотришь на меня с грустью? — тихо спросил он. — Я уже понял, что ты говорила с… Эшенденом. И все знаешь про меня. Считаешь, сколько мне лет? Больше, чем хотелось бы, но что же делать. Умными сразу не становятся. А некоторые — и никогда.

Я глубоко вздохнула… потом вздохнула еще раз… и решилась:

— Да, я знаю, сколько тебе лет. И ты это знаешь. Но есть кое-что, чего ты не знаешь.

Я поняла, что сейчас могу заплакать, и поэтому засмеялась.